— Я читал твое личное дело. Отец — полковник Марг — банковский служащий, мать…
— Домохозяйка, — продолжил бывший лейтенант. — Это все неважно. Все эти дела, все укрепрайоны с треклятой Голубой Змеей… Все это ушло в глубокое прошлое. Даже оборачиваться не стоит — за спиной все выжжено. На второй день боев нас бросили в самое пекло. Впереди пустили добровольцев на старых жестянках — танках системы «Боевой Вепрь». Вся задача, поставленная им, — пробить собою брешь в системе Хонтийских ядерных фугасов, а потом вброд через это кровавое море пошли мы… — Вуд помрачнел. — Лейтенант Марч погиб.
— Там?
— Нет, попозже. Когда свободу объявили. После нашего прорыва он как-то задыхаться стал. Бывало, смотрит на тебя, а потом хватается за грудь, глаза выкатываются… Должно быть, насмотрелся на той равнине. А может, и радиация. Потом, как манифест вышел, захожу я в квартиру, где мы на постое располагались. Вдруг слышу в соседней комнате: «Бабах!». Забегаю, лежит мой дружок в луже крови, и в затылке у него дырка почти с кулак. Застрелился рыжий. Объявили — вражеский снайпер.
Бывший лейтенант замолчал, и какое-то время оба стояли, не проронив ни звука, отдавая долг памяти боевому товарищу.
— Я приказ из столицы выслушал, — как обухом по голове! Словно в навозе обваляли и мыться запретили. И думаю себе: «Вуд, не будь дураком, не забивай себе голову всякими нелепостями: хорошо-плохо. Сейчас наступает время сильных. Неизвестные Отцы нас бросили, правительство шут знает где засело — ни богу свечка, ни черту кочерга. А значит, наступает время сильных, время тех, кто дерзает брать свое, а не ждет, протянув руку за подаянием».
— Я не протягиваю руки.
— Я вижу, — хмыкнул главарь шайки. — Но разве это место для тебя, Атр?
— Не хуже и не лучше любого другого. Я устал воевать. Но главное, я больше не вижу в этом смысла.
— Ты не прав. Смысл есть, еще какой смысл! Наступило время хаоса и безграничных возможностей, когда тот, у кого достаточно храбрости, ума и дерзости, становится великим правителем, отцом народа. Закончилось время хлипкой мрази, вроде тех же Неизвестных Отцов, дрожавших при одной мысли, что кто-то узнает их в лицо. Хватит! Ты сильный и я сильный. Мы оба знаем это. Объединим усилия, и станем не вдвое, в десятки, в сотни раз сильнее! Я объявил себя герцогом Белларином, то есть всего побережья Беллы, и можешь не сомневаться, я еще сделаю столицу из этого славного городка.
— Вряд ли. Даже сейчас сил Метрополии хватит, чтобы уничтожить твою банду до последнего человека.
— Ничего у столичных полководцев не выйдет. Сейчас гоняться за летучими отрядами по лесам у них кишка тонка. А чуть позже у меня будет такая армия, что самое умное, что они смогут сделать, — подписать со мной мир и отдать мне Беллу и ее окрестности. Идем со мной. Тооты кто? Бароны? Я сделаю тебя маркизом.
— Тооты — не бароны и никогда ими не были. У нас нет титулов. Мы никогда не искали милости от владык. Просто честно служили.
— Тем более, я награжу тебя за всех прошедших императоров. Кстати, я думаю связаться с престолонаследником и пригласить его сюда… Может, и выйдет… Как ты смотришь на реставрацию императорской династии?
— Вуд, я еду в Беллу с молодой женой. Работать. Я не хочу больше воевать. Ни за корону принца, ни за республику, ни за тебя, хоть мы всегда и были приятелями. Все. Точка.
Самозваный герцог Белларин огорченно вздохнул:
— Как знаешь, Тоот, как знаешь. Я бы назначил тебя своим командующим.
— Благодарю за честь, — невольно усмехнулся Аттайр. — С твоего позволения, я отправляюсь дальше.
— Да, конечно, — печально кивнул Вуд. — Что у тебя в грузовике?
— Наши вещи и некоторая часть армейского оборудования.
— Значит, так. Обмундирование выгрузите тут, вещи никто не тронет.
Тоот кивнул.
— Ладно, возвращаемся. — Марг оглянулся; у обочины дороги выстроилась шеренга водителей и солдат конвоя, сопровождавшего колонну. — Самое время поговорить с ними, — Вуд быстро направился к понуро стоящей шеренге.
— Ну что, парни, — освещая унылые лица фонариком, насмешливо заговорил герцог. — Небось думаете, я вас тут и прикончу?
Ответом ему было молчание, но очень красноречивое молчание, не оставляющее сомнений в том, что именно так «парни» и считают.
— Я не душегуб какой-нибудь, не шпион, мне вашу кровь лить нужды вовсе нет. Я герцог Белларин, и вы находитесь в моих владениях. И поскольку вы посмели везти по моей земле грузы без установленной мной пошлины, я их реквизирую. Что же касается вас, то уж так и быть, готов дать шанс вступить под мои победоносные знамена, — он прошелся мимо приободрившегося строя пленников. — А знаете, почему они победоносные? Думаете, потому, что я умею воевать, а вы нет?
Он направил фонарь в лицо ближайшего шофера.
— По глазам вижу, что так. Не угадали. Мой старый приятель, ротмистр Тоот — тоже мастер своего дела. Теперь же лишь моя доброта и память о былых деньках сохраняют ему жизнь. Так вот, стадо баранов, одетое в военную форму. Я побеждал и буду побеждать, потому что знаю, как жить дальше, а никто из вас, даже ротмистр Тоот, этого не знает и, как говорил Шаран Прекраснослов: «Такие вот кузнечики распелись на заре». Кто желает служить мне, желает из тупого барана превратиться в свободного волка, три шага вперед. Всех остальных, как можно догадаться, ждет судьба, уготованная всякому рогатому скоту.
Шеренга слитно, как, вероятно, никогда не маршировала на плацу, сделала три больших шага вперед. Лишь четверо водителей и двое солдат остались стоять на месте. Марг повернулся к Аттайру.